Неточные совпадения
Сила же, торжествующая в
мире, может оказаться
призрачной.
Вечный буржуазный и социалистический
мир оказался
призрачным, отвлеченным.
Без этого творчество было бы лишь перераспределением элементов данного
мира и возникновение новизны было бы
призрачным.
Есть реализм, который есть не что иное, как порабощенность
призрачным, иллюзорным
миром грезящего субъекта.
Значение своей экзистенциальной мысли я вижу именно в этом предчувствии, в этом сознании двух путей, лежащих перед человеком, — пути объективации, экстериоризации, заковывания в
призрачном могуществе и массивности и пути трансцендирования к преображенному и освобожденному
миру, Божьему
миру.
К концу гимназического курса я опять стоял в раздумий о себе и о
мире. И опять мне показалось, что я охватываю взглядом весь мой теперешний
мир и уже не нахожу в нем места для «пиетизма». Я гордо говорил себе, что никогда ни лицемерие, ни малодушие не заставят меня изменить «твердой правде», не вынудят искать праздных утешений и блуждать во мгле
призрачных, не подлежащих решению вопросов…
Эта
призрачная мистика не обладает характером воинственным, революционизирующим
мир.
Мир спасется во всей полноте своего бытия, но то, что есть небытие в
мире, но
мир лживо-призрачный спастись не может и не должен, может лишь сгореть.
В грехопадении произошло смешение бытия с небытием, истины с ложью, жизни со смертью, и история
мира призвана Провидением разделить эти два царства, действительное и
призрачное.
Мир имеет два смысла:
мир как творение, отпавшее от Творца и обоготворившее себя,
призрачный и бедный, и
мир как творение, соединенное с Творцом, реальный и богатый.
В эпохи нравственного и умственного умаления, когда реальное дело выпадает из рук, подобные фантасмагории совершаются нередко. Не находя удовлетворений в действительной жизни, общество мечется наудачу и в изобилии выделяет из себя людей, которые с жадностью бросаются на
призрачные выдумки и в них обретают душевный
мир. Ни споры, ни возражения тут не помогают, потому что, повторяю, в самой основе новоявленных вероучений лежит не сознательность, а призрачность. Нужен душевный
мир — и только.
Александров перестал сочинять (что, впрочем, очень благотворно отозвалось на его последних в корпусе выпускных экзаменах), но мысли его и фантазии еще долго не могли оторваться от воображаемого писательского волшебного
мира, где все было блеск, торжество и победная радость. Не то чтобы его привлекали громадные гонорары и бешеное упоение всемирной славой, это было чем-то несущественным,
призрачным и менее всего волновало. Но манило одно слово — «писатель», или еще выразительнее — «господин писатель».
Все дремлет, но дремлет напряженно чутко, и кажется, что вот в следующую секунду все встрепенется и зазвучит в стройной гармонии неизъяснимо сладких звуков. Эти звуки расскажут про тайны
мира, разъяснят их уму, а потом погасят его, как
призрачный огонек, и увлекут с собой душу высоко в темно-синюю бездну, откуда навстречу ей трепетные узоры звезд тоже зазвучат дивной музыкой откровения…
Здесь «великие» закулисного
мира смотрят на мелкоту, как на младших товарищей по сцене, потому что и те и другие — люди театра. Ни безденежье, ни нужда, ни хождение пешком из города в город не затуманивали убежденного сознания людей театра, что они люди особенные. И смотрели они с высоты своего
призрачного величия на сытых обывателей, как на людей ниже себя.
Древний человек живет, как в лесу, в
мире, исполненном существ — добрых и злых, воплощенных, и
призрачных.
В лице Евы Адаму предстала непорочная чувственность
мира, которая доселе развертывалась пред ним только как картина, нечто чуждое, внеположное и, до известной степени,
призрачное.
Плотиновская эманация отличается, однако, от индийского акосмизма своим реализмом:
мир, как излияние абсолютного, постольку реален, поскольку ему все же принадлежит полнота божественных сил, в него излившихся; он есть, имеет хотя и ущербленное, но все-таки не
призрачное бытие.
Замечательно, что, как только притупляется специфическое чувство тварности, или созданности из ничего, и тем самым
мир сливается с Абсолютным, становясь его модусом или ипостасью, — он одновременно делается
призрачным, лишается самобытности, и пантеизм (или космотеизм) наказуется акосмизмом.
Взор, однажды проникший в сокровенную «истину» жизни, уже не в состоянии тешиться обманчивым покрывалом Маии, блеском и радостью
призрачного реального
мира.
«Высочайшая минута» проходит. Возвращается ненавистное время —
призрачная, но неотрывно-цепкая форма нашего сознания. Вечность превращается в жалкие пять секунд, высшая гармония жизни исчезает,
мир снова темнеет и разваливается на хаотические, разъединенные частички. Наступает другая вечность — холодная и унылая «вечность на аршине пространства». И угрюмое время сосредоточенно отмеривает секунды, часы, дни и годы этой летаргической вечности.
Это прежде всего предполагает изменение сознания, ибо ложная направленность сознания создала
мир призрачный.
Такова прежде всего индусская метафизика, поскольку она признает
мир призрачным и злым.
Пантеизм, как рациональная система, есть или акосмизм, отрицание реальности
мира и человека, признание их
призрачными, или атеизм, отрицание реальности Бога и натуралистическое признание
мира божественным и самодостаточным.
Музыку сделали любимым отдыхом и развлечением буржуазии, ни к чему не обязывающим, обезволивающим, создающим
призрачный переход в иной
мир.
Наступают времена в жизни человечества, когда оно должно помочь само себе, сознав, что отсутствие трансцендентной помощи не есть беспомощность, ибо бесконечную имманентную помощь найдет человек в себе самом, если дерзнет раскрыть в себе творческим актом все силы Бога и
мира,
мира подлинного в свободе от «
мира»
призрачного.
Это — жизнь в Духе, а не в
мире, жизнь, духовно свободная от реакций на
мир и мирское [Это и есть медитация, духовная сосредоточенность, освобождающая человека от внешнего и
призрачного «
мира».].
Но это требует сосредоточенной решимости освободиться от ложных,
призрачных наслоений культуры и ее накипи — этого утонченного плена у «
мира».
Эстетизм уходит в
мир призрачный, в красоту как не сущее, от уродства сущего.
Этот
призрачный «
мир» есть порождение нашего греха.
Это вечное и абсолютное связано с аскетической мистикой преодоления «
мира» этого, отречения от
призрачных благ этого
мира, с внутренним прохождением через Голгофу.
Прежде всего, совсем нельзя верить тому, что сексуальный акт когда-либо и кем-либо в
мире совершался для добродетельных целей деторождения, он всегда совершался стихийно, по страсти, для
призрачного самоудовлетворения [Это научно изобличает Фрейд.
Это —
призрачное самосознание людей, распыленных «
миром», утерявших ядро личности.
Необходимость
мира есть колдовство, материальная принудительность
мира есть наваждение злобы,
призрачное бытие, порожденное раздором.